На Берлин! Как Германия справляется с миллионом беженцев за год

Добравшиеся в Берлин сирийские беженцы – счастливчики, победившие в лотерею «попади в Германию и не погибни по пути», им пришлось продать свой дом чтобы оплатить трансфер — плывущее через Средиземное море суденышко и ночной переход через границу бывших соцстран, недовольных гостеприимной политикой Брюсселя. Теперь счастливчикам остается совсем немного, чтобы забрать свой главный приз — отстоять на улице месячную очередь, не умерев при этом с голода или от воспаления легких в непривычно холодном климате.

 

У случайного туриста шанс встретить изнанку немецкой столицы больше всего на Турмштрассе в районе Моабит — в 10 минутах езды от центрального вокзала. Некогда на Турмштрассе находилась каменная башня, куда заключали провинившихся. Теперь неподалеку расположился центр регистрации беженцев, у которого скопилось около 300-400 человек. На соседних столбах наклейки — Refugees welcome («Беженцы — добро пожаловать»).

Активисты «Помощи от Моабита» кормят, одевают, лечат прямо на месте тех, кто ждет очереди на регистрацию. Заветные документы дают право на оказание медпомощи в экстренных случаях и оформление жилья в распределителе или, если повезет, — в хостеле, но туристам не хочется жить с мигрантами, и владельцы чаще всего отказывают.

Прежде в очереди, говорят беженцы, можно было стоять неделями, сейчас поток увеличился в разы. Пока же огромная человеческая масса — мужчины в натянутых балахонах, женщины в хиджабах, инвалиды на креслах, цепляющиеся друг за друга дети — толкутся в дверях учреждения. На пустынной улице беженцев видно издалека — на подходе на автобусной остановке парни с ближневосточным профилем выбирают принесенные сердобольными пенсионерами яркие кофты. Вдалеке дежурят лишь двое полицейских.

 

Большинство приезжих, несмотря на уставший вид и помятую одежду, вопреки агитации праворадикалов, не похожи на орду варваров — у себя на родине их можно было назвать представителями среднего класса. Многие из тех, кто коротает здесь ночь, в прошлой жизни были инженерами, врачами и учителями, с улыбкой вспоминает глава семейства из Сирии. Он распрямляет картонные коробки, чтобы разложить спальные мешки для своих родственников. Им помогает девушка-доброволец в парандже, марлевой маске и люминесцентной жилетке с логотипом Moabit hilft.

Схоже выглядит центр помощи на улице Шнеебергер в Марцане, самом восточном округе Берлина. Спальный район даже официально считается мультинациональным. Почти шестую часть населения, согласно статистике, составляют приезжие — выходцы из Турции, России, Казахстана и Вьетнама. Напротив центра почти каждую неделю устраивают демонстрации националисты из PEGIDA, протестующей против «антинемецкой политики немецкого государства», как лаконично характеризуют курс официального Берлина сами активисты.

Несмотря на правые демонстрации, большинство голосов в округе получает левая партия Die Linke, а напротив организуют контр-демо — в одном ряду молодые антифа и рядовой состав правившей в ГДР Социалистической единой партии — людей пенсионного возраста. Больше всего престарелых коммунистов беспокоит, что пришедшая молодежь поет матерные кричалки вслед националистам.

Ожидание заветной бумажки под осенним небом Берлина грозит обернуться в лучшем случае простудой. Волонтеры Moabit hilft — повезет, если это студенты медакадемии или медсестры — готовы предложить нехитрую помощь на месте. Поэтому по сарафанному радио мигранты телеграфируют — «есть Медбюро, идите туда».

 

«У нас есть большая сеть врачей, у сотрудничающих с ней докторов есть основная работа, и в свободное время они готовы работать бесплатно. Помогать стало модно — ведь идет пропаганда, что все должны помогать — и помощь идет, — говорит за чашкой кофе в турецком кафе координатор «Медбюро» Джоанна Тваровска. — Есть обычные терапевты, есть окулисты, стоматологи — кто откликнется». Всего в базе проекта около тысячи врачей, в среднем доктор готов помогать раз в неделю.

Основная работа Тваровски — социальный работник в госсекторе в новостройках на востоке Берлине. Польские цыгане, поволжские немцы из Казахстана — это все ее клиенты, которым она помогает заполнять бесчисленные бумажки, так как в этой стране, по ее словам, большая во всем бюрократия. Девушка сама родом из Польши, но переехала в ФРГ еще вначале нулевых.

«Это не чувство долга, но Германия приняла меня, жительницу Варшавы, и отчасти мне хотелось помочь остальным — мне просто хотелось, чтобы законы перестали быть такими жестокими, — объясняет свою мотивацию волонтер. Сейчас основной обязанностью Джоанны, к ее сожалению, стал учет приходящих денег от сторонников, государство не финансирует их, — все 50 координаторов работают на бесплатной основе, это главное условие, наша мотивация — чувство солидарности, тут все леваки, и это волонтерство по убеждениям. Это не левые, которые голосуют за партию Die Linke, это анархисты».

 

Задача «Медбюро» найти обратившемуся беженцу помощь — румынский цыган, албанец или ливиец, для них неважно откуда он. Затем они звонят врачу и договариваются о времени приема, обеспечивают, если требуется, перевод с немецкого. Во время беседы она дарит карманный бокс для таблеток — в нем инструкция для беженцев с адресами больниц.

«Конечно, у врачей всегда есть собственные ожидания. Не всегда их мечты об идеальном совпадают с реальностью — к ним порой приходят не те мигранты, которых они себе представляют. Они удивляются, что у людей могут быть мобильники. Врачам не нравится, что приходят ненастоящие, как они считают, мигранты. Были фразы типа «я-то хотел помогать сирийцам», — горячится Иоанна. — Но все эти люди тоже мигранты — у них тоже нет возможности получить медицинскую страховку. Все люди без документов должны иметь право на медпомощь — правила должны быть едины».

Джоанна уверена, что у немецкого правительства нет никакого плана по поводу мигрантов — сначала открыли границы, все приехали, сейчас опять закрывают. «Совсем непонятно, что завтра будет, что будет в телевизоре. Беженцам запрещено первые годы работать — не дают разрешения. Государству, кажется, выгодно, что доступен только нелегальный заработок, отсюда и причина того, что некоторые идут в барыги, на чем акцентируют внимание националисты», — резюмирует участница «Медбюро».

 

«Вешать ярлыки на целые народы — это кстати вообще очень правая тема. Вот был палаточный городок неподалеку на Ораниенплац, и турки по соседству относились крайне негативно: это наш район, это наша площадь, вы продаете наркотики! Случилась поножовщина», — рассказывает музыкант Константин Усекл, который играет на виолончели в подземном переходе в центре.

По его словам, живущие во втором-третьем поколении турки проявили значительно больше агрессии, чем коренные немцы. Многие из давно живущих в ФРГ русских в частных разговорах жалуются, что новая волна беженцев «резко перестроит общество», «все поломает здесь». В свою очередь чеченская диаспора конфликтует с арабской, турецкой и курдской — несколько раз драки, по словам волонтеров, успевали предотвратить в последний момент из-за своевременного звонка старейшин.

Недавно пьяный португальский рабочий ломился в комнату чеченки, та ничего не поняла, но на всякий отзвонила своим. Тот рабочий давно уехал, но под раздачу попала другая смена португальских рабочих. В итоге немцы из пристойного бюргерского района долго не могли понять, почему одни мигранты избили других.

Константин переживает, что люди с мигрантским бэкграундом не могут понять друг друга, но в качестве примера обратного вспоминает, как африканцы оттащили приятеля от целующейся гей-пары, активно объясняя ему, что в этой стране это нормально, и стоит быть терпимым.

«Нельзя считать целые народы чем-то монолитным, та же турецкая диаспора тому пример: есть кто за Эрдогана, кто за партию националистов «Серые волки» и дружбу с немецкими правыми, кто за союз с курдами, кто симпатизирует сквотерским движухам берлинских анархистов, — говорит музыкант. — Друг от друг они, кстати, отличаются по стрижке усов: у коммунистов они широкие и свободно растут, у «волков» тонкие, модельные, у сторонников Эрдогана загнуты вниз, а салафиты оставляют только бороду. Фундаменталистов, кстати здесь совсем нет — они больше в Кельне».

Конечно, мы слышали о беженцах давно. Муж моей подруги из сирийской Хамы, но прочувствовать, принять решение помочь я решилась недавно — меня очень сильно тронули новости. Я увидела, что произошло здесь в Берлине, в каком положении нуждающиеся люди, — рассказывает за дегустацией лимонного пирога работник инженерного бюро Марион Ф. — из-за такого знакомства это стало для меня очень личной историей».

 

Именно она призвала коллег найти через интернет сайт волонтеров и выяснить, что требуется беженцам. Затем поставила коробку — через неделю отвезли кучу постельного белья, и в волонтерском центре простыней оказалось почти до потолка. Аналогично поступили в начальной школе, где учится ее сын. Она лично собирала старые вещи — джинсы, обувь, футболки — в фонд помощи беженцам. Европейцы нередко сдают старые вещи на гуманитарку — с середины нулевых в Киеве, например, можно было увидеть на рынках секонд-хенда тюки с надписью humanitäre.

«В начале сентября мы с мужем поговорили о том, чем еще каждый из нас может помочь, — продолжает немка. — Теперь Петер учит немецкому». Работающий журналистом в ежедневной газете супруг послал в ведомство по делам здравоохранения (оно в ФРГ отвечает за мигрантов) резюме и мотивационное письмо, где объяснил, почему хочет этим заниматься.
Процедура, по его мнению, была очень бюрократичной — чиновник ответил не сразу, задавал кучу вопросов. В итоге журналиста пригласили на часовое собеседование, где объяснили правила работы. Сама инициатива по обучению государственному языку приезжих некоммерческая, ни педагоги, ни координаторы, с которыми потом обсуждаются итоги после каждого занятия не получают за свой труд материального вознаграждения.

Если государство еще не зарегистрировало беженца и не отправило в приемник-распределитель, либо уже дало отказ на проживание, то волонтеры помогают найти приют — чаще всего в храмах. Теоретически полиция может туда войти, но с церковью никто не хочет конфликтовать — это связано с большими пиар-рисками. Нередко беженцы живут при храмах месяцами, в одном евангелистском храме мусульманину даже разрешили молиться. Мечети готовы помочь с едой или поиском места для ночлега, но убежища не дают. 
После того, как беженцы получают крышу над головой и возможность зайти на прием к врачу, возможность научиться хотя как-то разговаривать по-немецки выходит на первое место — без знания языка шансов устроиться гораздо меньше. Волонтеры к тому же убеждены, что язык поможет социализироваться и не замыкаться в общине.

 

Начали со счета до десяти и простых слов «Меня зовут…», «Я живу тут…». Занятия для 18 детей мигрантов идут полтора часа трижды в неделю. «Муж получает потрясающие эмоции, он думает теперь, как заинтересовать, что еще изучить, а я говорю — просто скажи во что ты одет и какого цвета одежда. — рассказывает Марион. — Дети отвечали взаимностью, для него это был волшебный момент. Эти дети сбежали от войны, видят голубой круг и улыбаются. А на следующий день они уехали вместе с родителями в другой город, а вместо них новые — у каждого эмоциональный надлом, все время отвлекаются, ничего не могут запомнить. Психолог сказал, что вот они непосредственно пережили бомбежку». 

Елена Новак сегодня работает судебным переводчиком и также в центре оказания психологической помощи приезжим. «Мы сидим с психотерапевтом и беженцем втроем, это классическая терапия по часу в неделю, пытаемся эту травму проговорить, — буднично рассказывает о своей работе переводчик. — Но если честно, то я не посвящаю друзей в детали того, чем тут занимаюсь. Потому что постоянно слушать про отрубленные конечности, изнасилованных мужчин и женщин — особо никому не расскажешь такое, испортишь любую вечеринку».

 

Несмотря на каждодневный стресс она говорит, что ей нравится работать с мигрантами: «Вот с наркоманами не смогла бы — они на себя уже наплевали, а беженцы сильные и мужественные. У них хватило сил и ума сюда добраться, там остались-то слабые. Это отбор — в Германию добрались лучшие, беженцы уже справились с поставленной задачей, они несут позитив и вот этим делятся с тобой». Переводчица живет в Шарлоттенбурге, который из-за нескольких волн русской эмиграции называют Шарлоттенградом — кафе «Россия» в цветах триколора держит местный кавказец, в окнах напротив продаются челночные баулы всех размеров.

В рамках Проекта по оказанию психологической помощи беженцам работает восемь человек на окладе и две сотни волонтеров, их количество увеличилось буквально в последнее время. Набирают новых сотрудников и в штат — не справляются. «Люди очень хотят помочь, звонят в офис. Мы их зовем в менторский проект, когда волонтер берет на себя подшефную семью на четыре часа в неделю», — говорит Елена. На это время берлинец может или посидеть с детьми, или сходить в больницу перевести рекомендации врача, или банально показать достопримечательности столицы.

Переводчица согласна с Джоаной из «Медбюро», что большую поддержку подобным настроениям оказывают СМИ: «Волна помощи продержится, пока будут новости про игиловцев. Там, где войны, там интересно. Про сирийцев давно знают — показывали как страдали от Асада, потом как от [запрещенного в РФ] «ИГИЛа», поэтому когда они приехали, то люди были подготовлены — надо помочь, раз там война. Вот про чеченцев думают, что террористы приехали, мол, сами виноваты. Афганцы — тоже полный ноль. Курды интересны только из Сирии, а если из Турции, где их тоже гнобят, то уже нет. Украина и вовсе малоинтересна».

 

Новак считает, что пока в Германии уже семь лет продолжаются «жирные годы», растет экономика, то к мигрантам будут относиться положительно. В целом, по ее мнению, правила смягчились к уже въехавшим, но жестко ужесточаются к тем, кто еще не успел в заветную Европу. «Здесь низкая рождаемость, а стране нужна рабочая сила, ведь работы тут много. Сирийцы же приезжают с высшим образованием, а то и не одним. К тому же немцам нравится, что многие сирийцы — это христиане».

При этом ситуация с уже приехавшими пока скорее в стагнации, у многих длительное время непонятный статус, они живут в общежитиях, но им запрещено искать работу: «Был у меня чеченец молодой. Он уже десять лет здесь, но до сих пор не рассказал, что с ним сделали органы. Мы думаем, что изнасиловали — его начинает трясти при расспросах, желваки ходят, дрожит весь. И раз он приходит к психотерапевту и говорит: «Сходил я в мечеть и решил, что поеду работать в «Исламское государство», работы хочу, а тут не дают ничего. Воевать не буду, русские меня не заставили воевать и там не заставят». Парень хороший, но он в тупике, посттравматический синдром. На прощание попросил не рассказывать маме ничего — я же первым делом ей позвонила, пускай лучше она сама лично ему ИГИЛ устроит!». 

На сцене импульсивно двигается сирийский рэппер Абу Харджар. На простыне позади него показывают нарезку гражданской войны: отрезают голов, перестрелки из-за угла, разгоняют мотоциклами толпу в Дамаске. Поверх титры на английском с пояснением песен — в большинстве своем проклятия Асаду и исламистам. Закончив рифмовать строки и отложив микрофон, сириец начинает играть акустику в сопровождении оркестра национальных инструментов.

 

Это субботний вечер, панковский сквот Kopi в бедном районе Кройцберг, когда-то медвежий угол Западного Берлина. С тех пор из-за низкой стоимости жилья здесь селились лишь мигранты, свободные художники и леваки. Во все этажи ободранного сквота протянулись лозунги и гирлянды, внизу веганский бар, публика греется у бочек с огнем, между группками суетятся цыганки, которые собирают тару, чтобы сдать по восемь центов за бутылку.

Идет третий час solidarity party, собравшей жителей города, в том числе мигрантов со всего Берлина — во втором-третьем поколении или только что приехавших. Вечеринка приурочена к сбору средств Berlin Refugee Movement, которую проводят жители для помощи беженцам.